Кому как, а мне представляется самым значительным с точки зрения Большого времени явлением в искусстве 19 века французский импрессионизм. Но про Моне, Ренуара, Дега и примкнувшего к ним Шипилова Сезанна знают очень и очень многие и гораздо больше меня. Хотя все они очень интересные художники и не менее интересные личности, порвавшие с официальным искусством, добровально назвавшие новое направление презрительной кличкой, которую им привесили в реалистическом парижском Салоне, ставившие мгновение, "впечатление" выше монументальности и реалистичности. Хотя, повторяю, каждый из них достоин отдельного рассказа, меня интереесуют не они собственно, а их "старший" предшественник Эдуард Мане. Он выставлялся в Салоне, был отвергаем и поносим критиками поначалу. Именно от его картин повеяло впервые свежим воздухом перемен, как будто в душных залах выставочной галереи открыли форточку.
Самая известная его картина - "Олимпия".

На белых простынях - почти сливающееся с ними лилейное тело девушки. Рисовку Мане сочли вызывающе нескромной не из-за обнаженной натуры, а резкости линий, очерчивающих силуэт натурщицы, из-за света и воздуха льющегося с полотна и делающего Олимпию не абстрактной богиней, эмблемой или аллегорией, а живой страстной женщиной, позволяющей себе отдыхать в постели в украшениях и туфлях, и принимать от поклонников роскошные букеты.
Но Мане не был, все же, импрессионистом. Он пытался удержаться на тонкой грани между правильным, привычным, но умирающим старым и смелым, живым, но очень опасным новым. Это сложный и драматичный путь. На мой взгляд, более сложный даже, чем пусть отрытой революции.
И даже конец жизни Мане - апофеоз этого балансирующего пути: он умирал будучи признанным гением, живым классиком, но умирал от дурной болезни, которым в юности его наградила какая-нибудь "олимпия".
Ах, да, забыла написать, что Мане был близко знаком с Шарлем Бодлером. Очень близко.
И в их творчестве, на мой взгляд, есть много общего. "Этот человек будет живописцем, тем настоящим живописцем, - говорил Бодлер, - который сумеет ухватить в современной жизни эпическую сторону; он заставит нас увидеть и понять, как мы велики и поэтичны в своих галстуках и лакированных ботинках"
Самая известная его картина - "Олимпия".

На белых простынях - почти сливающееся с ними лилейное тело девушки. Рисовку Мане сочли вызывающе нескромной не из-за обнаженной натуры, а резкости линий, очерчивающих силуэт натурщицы, из-за света и воздуха льющегося с полотна и делающего Олимпию не абстрактной богиней, эмблемой или аллегорией, а живой страстной женщиной, позволяющей себе отдыхать в постели в украшениях и туфлях, и принимать от поклонников роскошные букеты.
Но Мане не был, все же, импрессионистом. Он пытался удержаться на тонкой грани между правильным, привычным, но умирающим старым и смелым, живым, но очень опасным новым. Это сложный и драматичный путь. На мой взгляд, более сложный даже, чем пусть отрытой революции.
И даже конец жизни Мане - апофеоз этого балансирующего пути: он умирал будучи признанным гением, живым классиком, но умирал от дурной болезни, которым в юности его наградила какая-нибудь "олимпия".
Ах, да, забыла написать, что Мане был близко знаком с Шарлем Бодлером. Очень близко.
И в их творчестве, на мой взгляд, есть много общего. "Этот человек будет живописцем, тем настоящим живописцем, - говорил Бодлер, - который сумеет ухватить в современной жизни эпическую сторону; он заставит нас увидеть и понять, как мы велики и поэтичны в своих галстуках и лакированных ботинках"